Dylan Thomas - In The White Giant's Thigh текст и перевод песни
На странице представлены текст и перевод с английского на русский язык песни «In The White Giant's Thigh» из альбома «Reading Volume 1» группы Dylan Thomas.
Текст песни
Through throats where many rivers meet, the curlews cry Under the conceiving moon, on the high chalk hill, And there this night I walk in the white giant’s thigh Where barren as boulders women lie longing still To labour and love though they lay down long ago. Through throats where many rivers meet, the women pray, Pleading in the waded bay for the seed to flow Though the names on their weed grown stones are rained away And alone in the night’s eternal, curving act They yearn with tongues of curlews for the unconceived And immemorial sons of the cudgelling, hacked Hill. Who once in gooseskin winter loved all ice leaved In the courters' lanes, or twined in the ox roasting sun In the wains tonned so high that the wisps of the hay Clung to the pitching clouds, or gay with any one Young as they in the after milking moonlight lay Under the lighted shapes of faith and their moonshade Petticoats galed high, or shy with the rough riding boys, Now clasp me to their grains in the gigantic glade, Who once, green countries since, were a hedgerow of joys. Time by, their dust was flesh the swineherd rooted sly, Flared in the reek of the wiving sty with the rush Light of his thighs, spreadeagle to the dunghill sky, Or with their orchard man in the core of the sun’s bush Rough as cows' tongues and trashed with brambles their buttermilk Manes, under his quenchless summer barbed gold to the bone, Or rippling soft in the spinney moon as the silk And ducked and draked white lake that harps to a hail stone. Who once were a bloom of wayside brides in the hawed house And heard the lewd, wooed field flow to the coming frost, The scurrying, furred small friars squeal, in the dowse Of day, in the thistle aisles, till the white owl crossed Their breast, the vaulting does roister, the horned bucks climb Quick in the wood at love, where a torch of foxes foams, All birds and beasts of the linked night uproar and chime And the mole snout blunt under his pilgrimage of domes, Or, butter fat goosegirls, bounced in a gambo bed, Their breasts full of honey, under their gander king Trounced by his wings in the hissing shippen, long dead And gone that barley dark where their clogs danced in the spring, And their firefly hairpins flew, and the ricks ran round — (But nothing bore, no mouthing babe to the veined hives Hugged, and barren and bare on Mother Goose’s ground They with the simple Jacks were a boulder of wives) — Now curlew cry me down to kiss the mouths of their dust. The dust of their kettles and clocks swings to and fro Where the hay rides now or the bracken kitchens rust As the arc of the billhooks that flashed the hedges low And cut the birds' boughs that the minstrel sap ran red. They from houses where the harvest bows, hold me hard, Who heard the tall bell sail down the Sundays of the dead And the rain wring out its tongues on the faded yard, Teach me the love that is evergreen after the fall leaved Grave, after Beloved on the grass gulfed cross is scrubbed Off by the sun and Daughters no longer grieved Save by their long desirers in the fox cubbed Streets or hungering in the crumbled wood: to these Hale dead and deathless do the women of the hill Love for ever meridian through the courters' trees And the daughters of darkness flame like Fawkes fires still. (function (); document.write ('
Перевод песни
Через горло, где встречается много рек, кривые плачут Под зарождающейся луной, на высоком мелком холме, И вот в эту ночь я хожу в бедро белого гиганта Где бесплодные, как валуны, женщины лежат тоска по-прежнему Работать и любить, хотя они давно лежали. Через глотки, где встречаются многие реки, женщины молятся, Удовольствие в заброшенной бухте для посева семян Хотя имена на их сорняках растут камнями, далеко И один в вечном, искривленном действии ночи Они жаждут языками скручиваний для неподкупных И незапамятные сыновья дубины, взломали Hill. Кто когда-то в goosekin зимой любил все ледяные листья В дорожках ухаживающих или обшарпанных в обжиге солнце В томах, которые были настолько высоки, что куски сена Прильнул к качкам облаков или гей с любым Молодые, когда они в доильном лунном свете Под освещенными формами веры и их лунного трясения Петтикоты высоко поднялись или застенчивы от грубой езды мальчики, Теперь подвяжите меня к своим зернам на гигантской поляне, Кто когда-то, зеленые страны с тех пор, был живой изгороди радостей. Время от времени, их пыль была плотью, свиньи, Вспыхнувшись в запахе укротительного стиля с спешкой Свет его бедер, spreadeagle к необитаемому небу, Или со своим садом в ядре солнечного куста Грубые, как языки коров, и рубятся с пахта Манес, под его закалочным летним колючим золотом кости, Или рябь мягкой в спинни-луне, как шелк И нырнул и заколол белое озеро, которое устраивает град камень. Кто когда-то был расцветом придорожных невест в халате дом И услышал непристойный, ухаживающий поток поля к грядущему мороз, Снующие, меховые мелкие монахи визжат, в даусе Днем, в проходах чертополоха, до белой совы пересекла Их грудь, сводчатый рой, рогатый доллары Быстро в лесу при любви, где факел лисиц пены, Все птицы и звери связанного ночного шума и перезвон И морская морда тупая под его паломничеством куполов, Или, масляные жирные гусиные щенки, отскакивали в кроватке, Их грудь полна меда, под их царем-царевичем Сбитый с толку своими крыльями в шипящем суппорте, давно мертвый И ушли, что ячмень темный, где их сабо, танцевали весной, И их шпильки светлячков вылетели, и рики побежали круглый - (Но ничего не родилось, без рта младенца к выложенным крапивницам Облегченный, бесплодный и голый на земле материнского гуся Они с простыми валетами были валунами жен) Теперь кудрявый крик меня, чтобы поцеловать уста своих пыли. Пыль их чайников и часов качается туда-сюда Где сейчас сходит сено, или на кухне с краской ржавчины В качестве дуги купюр, которые сверкали живые изгороди И разрезали птичьи сучки, с которыми побежал мундстрель красный. Они из домов, где собирают урожай, крепко держат меня, Кто слышал, как высокий колокол плыл по воскресеньям мертвый И дождь вырвал языки на выцветший двор, Научите меня любви, которая вечнозеленая после падения покрытый листьями Могила, после того, как Возлюбленный на покрытой травой перекрещивается От солнца и дочерей больше не огорчались Сохраните их долгое желание в лисице Улицы или голод в рухнувшем лесу: к этим Хейл мертвых и бессмертных делают женщины холма Любовь к вечно меридиану через деревья курьерских И дочери тьмы пламя, как огонь Фокса все еще. (функция (); Document.write ('