Dylan Thomas - A Winter's Tale текст и перевод песни
На странице представлены текст и перевод с английского на русский язык песни «A Winter's Tale» из альбома «Reading His Complete Recorded Poetry» группы Dylan Thomas.
Текст песни
It is a winter’s tale That the snow blind twilight ferries over the lakes And floating fields from the farm in the cup of the vales, Gliding windless through the hand folded flakes, The pale breath of cattle at the stealthy sail, And the stars falling cold, And the smell of hay in the snow, and the far owl Warning among the folds, and the frozen hold Flocked with the sheep white smoke of the farm house cowl In the river wended vales where the tale was told. Once when the world turned old On a star of faith pure as the drifting bread, As the food and flames of the snow, a man unrolled The scrolls of fire that burned in his heart and head, Torn and alone in a farm house in a fold Of fields. And burning then In his firelit island ringed by the winged snow And the dung hills white as wool and the hen Roosts sleeping chill till the flame of the cock crow Combs through the mantled yards and the morning men Stumble out with their spades, The cattle stirring, the mousing cat stepping shy, The puffed birds hopping and hunting, the milkmaids Gentle in their clogs over the fallen sky, And all the woken farm at its white trades, He knelt, he wept, he prayed, By the spit and the black pot in the log bright light And the cup and the cut bread in the dancing shade, In the muffled house, in the quick of night, At the point of love, forsaken and afraid. He knelt on the cold stones, He wept form the crest of grief, he prayed to the veiled sky May his hunger go howling on bare white bones Past the statues of the stables and the sky roofed sties And the duck pond glass and the blinding byres alone Into the home of prayers And fires where he should prowl down the cloud Of his snow blind love and rush in the white lairs. His naked need struck him howling and bowed Though no sound flowed down the hand folded air But only the wind strung Hunger of birds in the fields of the bread of water, tossed In high corn and the harvest melting on their tongues. And his nameless need bound him burning and lost When cold as snow he should run the wended vales among The rivers mouthed in night, And drown in the drifts of his need, and lie curled caught In the always desiring centre of the white Inhuman cradle and the bride bed forever sought By the believer lost and the hurled outcast of light. Deliver him, he cried, By losing him all in love, and cast his need Alone and naked in the engulfing bride, Never to flourish in the fields of the white seed Or flower under the time dying flesh astride. Listen. The minstrels sing In the departed villages. The nightingale, Dust in the buried wood, flies on the grains of her wings And spells on the winds of the dead his winter’s tale. The voice of the dust of water from the withered spring Is telling. The wizened Stream with bells and baying water bounds. The dew rings On the gristed leaves and the long gone glistening Parish of snow. The carved mouths in the rock are wind swept strings. Time sings through the intricately dead snow drop. Listen. It was a hand or sound In the long ago land that glided the dark door wide And there outside on the bread of the ground A she bird rose and rayed like a burning bride. A she bird dawned, and her breast with snow and scarlet downed. Look. And the dancers move On the departed, snow bushed green, wanton in moon light As a dust of pigeons. Exulting, the grave hooved Horses, centaur dead, turn and tread the drenched white Paddocks in the farms of birds. The dead oak walks for love. The carved limbs in the rock Leap, as to trumpets. Calligraphy of the old Leaves is dancing. Lines of age on the stones weave in a flock. And the harp shaped voice of the water’s dust plucks in a fold Of fields. For love, the long ago she bird rises. Look. And the wild wings were raised Above her folded head, and the soft feathered voice Was flying through the house as though the she bird praised And all the elements of the slow fall rejoiced That a man knelt alone in the cup of the vales, In the mantle and calm, By the spit and the black pot in the log bright light. And the sky of birds in the plumed voice charmed Him up and he ran like a wind after the kindling flight Past the blind barns and byres of the windless farm. In the poles of the year When black birds died like priests in the cloaked hedge row And over the cloth of counties the far hills rode near, Under the one leaved trees ran a scarecrow of snow And fast through the drifts of the thickets antlered like deer, Rags and prayers down the knee- Deep hillocks and loud on the numbed lakes, All night lost and long wading in the wake of the she- Bird through the times and lands and tribes of the slow flakes. Listen and look where she sails the goose plucked sea, The sky, the bird, the bride, The cloud, the need, the planted stars, the joy beyond The fields of seed and the time dying flesh astride, The heavens, the heaven, the grave, the burning font. In the far ago land the door of his death glided wide, And the bird descended. On a bread white hill over the cupped farm And the lakes and floating fields and the river wended Vales where he prayed to come to the last harm And the home of prayers and fires, the tale ended. The dancing perishes On the white, no longer growing green, and, minstrel dead, The singing breaks in the snow shoed villages of wishes That once cut the figures of birds on the deep bread And over the glazed lakes skated the shapes of fishes Flying. The rite is shorn Of nightingale and centaur dead horse. The springs wither Back. Lines of age sleep on the stones till trumpeting dawn. Exultation lies down. Time buries the spring weather That belled and bounded with the fossil and the dew reborn. For the bird lay bedded In a choir of wings, as though she slept or died, And the wings glided wide and he was hymned and wedded, And through the thighs of the engulfing bride, The woman breasted and the heaven headed Bird, he was brought low, Burning in the bride bed of love, in the whirl- Pool at the wanting centre, in the folds Of paradise, in the spun bud of the world. And she rose with him flowering in her melting snow.
Перевод песни
Это зимняя сказка о том, что слепые от снега сумерки переправляются через озера и плывущие поля с фермы в чашке Валес, скользящие безветренные сквозь сложенные ладонью хлопья, бледное дыхание скота на скрытом Парусе, и звезды падают холодно, и запах сена в снегу, и далекая сова, предупреждающая среди сгибов, и замерзший трюм, Стекающийся с овечьим белым дымом капота фермерского дома в реке, где рассказывали сказку. Когда-то, когда мир состарился на звезде веры, чистой, как плывущий хлеб, как еда и пламя снега, человек развернул огненные свитки, которые горели в его сердце и голове, разорванные и одинокие в фермерском доме в сгибе полей, а затем сгорели на его пылающем огне острове, окруженном крылатым снегом и навозными холмами, белыми, как шерсть, и куриные насесты, остыли до тех пор, пока пламя петуха не расчешет по дворам, а утренние люди спотыкаются с их лопатами, взбудораживая свой скот. застенчивые, пыхтящие птицы прыгают и охотятся, доярки нежны в своих башмаках над падающим небом, и вся проснувшаяся ферма на своих белых торгах, он преклонял колени, он плакал, он молился у вертела и черного горшка в бревне, яркий свет и чаша, и нарезанный хлеб в танцевальной тени, в приглушенном доме, в суете ночи, в точке любви, покинутый и испуганный. Он преклонил колени на холодных камнях, он плакал, образуя гребень печали, он молился завуалированному небу, пусть его голод воет на голых белых костях мимо статуй конюшен и неба, покрытых крышей, стай, и стекла пруда с уткой, и ослепляющие быры в одиночестве в дом молитв и огней, где он должен прокрасться вниз по облаку своей слепой любви и броситься в белые логова. Его обнаженная нужда поразила его воем и поклоном, Хотя ни один звук не стекал по руке, сложенный воздух, А только ветер. Голод птиц на полях, на хлебе воды, брошенный В высокую кукурузу, и урожай тает на их языках. И его безымянная нужда связала его, Пылающего и потерянного, Когда холодно, как снег, он должен был бежать по укромным валам среди Рек, произнесенных в ночи, И утонуть в сугробах своей нужды, и лежать, свернувшись В вечно желающем центре Белого. Нечеловеческая колыбель и кровать невесты, вечно разыскиваемая Верующим, потерянная и брошенная изгнанницей света. Избавь его, закричал он, Потеряв его всех в любви, и брось его нужду В одиночестве и обнаженном в поглощающей невесте, Чтобы никогда не расцвести на полях белого семени Или цветка под время умирающей плоти верхом. Послушай, менестрели поют В покинутых деревнях, Соловей, Пыль в погребенном лесу, летает на зернах своих крыльев И произносит заклинания на ветрах мертвых, его Зимняя сказка. Голос пыли воды из увядшего родника Говорит: стареющий Ручей с колокольчиками и гаснущими водными границами, роса звенит На листьях и давно исчезнувший сверкающий Приход снега, вырезанные рты в скале-струны ветра. Время поет сквозь затейливо мертвую каплю снега.Слушай. Это была рука или звук В той далекой стране, что широко скользила по темной двери, И там, снаружи, на хлебе земли, Птица поднялась и пролилась, как горящая невеста. Птица рассветала, и грудь ее со снегом и алым пала. Смотри. и танцоры движутся По ушедшим, заросшим снегом зеленым, распутным в лунном свете, Как пыль голубей. лихо, могила копытных Лошадей, Кентавр мертв, поворачиваются и топчутся по залитому Белому Загону в птичьих фермах. мертвый дуб идет за любовью. Резные конечности в скале Скачут, как на трубах. каллиграфия старых Листьев танцует. возрастные линии на камнях сплетаются в стае. И арфа в форме голоса пыли воды вырывается в сгибе Полей. для любви, давным-давно она птица поднимается.Смотри. И дикие крылья были подняты Над ее сложенной головой, и мягкий пернатый голос Летел по дому, как будто птица-птица восхваляла, И все стихии медленного падения радовались Тому, что один человек преклонил колени в чашке Валес, В мантии и спокойствии, У косы и черного горшка в бревне яркого света. И небо птиц в перьях околдовало Его голосом, и он побежал, как ветер, после того, как разгорелся полет Мимо слепых амбаров и быров безветренной фермы. На полюсах года, когда черные птицы умирали, как жрецы в рядах укрытых изгородей, и над тканью уездов, неподалеку, под одной листвой деревьев, бежали снежные пугала и быстро пробирались сквозь заносы зарослей, словно олени, лохмотья и молитвы, вниз по колено глубоким холмам и громко на оцепеневших озерах, всю ночь пропадали и долго пробирались по следам птички сквозь времена и земли и племена медленных хлопьев. Послушай и посмотри, где она плывет, гусь, выщипанная в море, Небо, птица, невеста, Облако, нужда, посаженные звезды, радость за Полями семени и время, умирающая плоть верхом, Небеса, небеса, могила, пылающая купель. В далекой далекой земле дверь его смерти широко скользнула, И птица спустилась. На белоснежном холме над купленной фермой, Озерами и плывущими полями и рекой, Где он молился, чтобы прийти к последнему вреду, И домом молитв и пожаров, сказка закончилась. Танец погибает на белом, больше не растет зеленым, и, менестрель мертв, пение разбивается в снежных деревнях желаний, которые когда-то вырезали фигуры птиц на глубоком хлебе и над застекленными озерами катались фигуры Рыб, летающих. обряд-это укорочение соловья и мертвого коня кентавра. родники увядают. возрастные линии спят на камнях до трубящего рассвета. Ликование ложится. время хоронит весеннюю погоду, Опоясывающую и скованную окаменелостью и возрождающейся росой. Потому что птица лежала в хоре крыльев, словно спала или умирала, и крылья широко скользили, и он пел и был женат, и сквозь бедра поглощающей ее невесты, женщины с грудью и Небесной птицы, он был низвергнут, сгорая в постели невесты любви, в вихре - бассейне в центре желаний, в складках рая, в закрученном бутоне мира. И она поднялась с ним, цветя в тающем снегу.